Гилтанас оправился уже в достаточной степени, чтобы присутствовать на пиру: единственным следом, который оставила рана, был небольшой шрам на скуле. Лоране и ее друзьям оставалось лишь удивляться – они-то видели, каким ударом наградил его тот эльф Сильванести. Но когда Лорана попыталась объяснить это отцу. Беседующий лишь пожал плечами и ответил, что Каганести многому научились у лесных друидов – вероятно, и лекарской премудрости тоже.
Такой ответ отнюдь не удовлетворил девушку. Кому, как не ей, было знать, сколь редко встречался на Кринне дар истинного исцеления! Ей очень хотелось поговорить на сей счет с Элистаном, – но тот без конца уединялся с ее отцом, на которого произвело немалое впечатление его жреческое могущество.
Что ж, Лорана была только рада тому, как принял ее отец Элистана, – особенно если вспомнить, как он обошелся с Золотой Луной, когда та явилась в Квалиност с медальоном Мишакаль, Богини-Целительницы, на груди. Однако Лорана дорого дала бы за то, чтобы побеседовать со своим мудрым наставником. Как ни радовалась она возвращению, было ясно: прежнего дома ей здесь никогда уже не обрести.
Все, казалось, были ей рады… но вели себя с ней в точности так же, как с Дереком, Стурмом, Флинтом и Тасом. Она стала чужой. Даже родители, отойдя от первого волнения встречи, держались холодно и отстраненно. Она бы, пожалуй, и не задумалась об этом, если бы они хоть немного поменьше носились с Гилтанасом. Почему такое различие?.. Лорана была бессильна это уразуметь. И вышло так, что просветил ее опять-таки старший брат, Портиос.
Все началось на пиру, который устроили в огромном бревенчатом зале, выстроенном Диковатыми Эльфами.
– Скоро ты сам увидишь, что мы живем теперь совсем не так, как раньше, в Квалинести, – сказал ее отец Гилтанасу. – Впрочем, я полагаю, ты быстро привыкнешь. – Потом он повернулся к Лоране и официальным тоном проговорил: – Я рад был бы вновь видеть тебя своим писцом. Боюсь, однако, что возня по хозяйству займет все твое время…
Эти слова неприятно поразили Лорану. Она совсем не собиралась оставаться здесь жить, но самая мысль, что кто-то заменит ее в том, что считалось традиционной обязанностью королевской дочери, отозвалась болью. Вдобавок она уже не единожды заговаривала с отцом насчет того, что Око следовало доставить на Санкрист. Но он как будто не слышал.
– Правитель, – медленно выговорила она, постаравшись ничем не выдать раздражения. – Я уже говорила тебе, что мы не сможем остаться. Неужели ты не слушал ни меня, ни Элистана? Мы же завладели Оком Дракона! Теперь у нас есть средство подчинить драконов нашей воле и окончить эту войну! Мы должны отвезти Око на Санкрист…
– Замолчи, Лорана! – переглянувшись с Портиосом, резко оборвал ее отец. Брат сурово смотрел на нее. – Ты сама не понимаешь, что говоришь, – продолжал Беседующий. – Око – величайшая добыча, и здесь не время и не место о нем болтать. А о том, чтобы везти его на Санкрист, вообще речи быть не может!
– Прости, государь, – вставая и почтительно кланяясь, вмешался Дерек. – С твоего позволения, судьбу Ока решать не тебе. Оно тебе не принадлежит. Совет Рыцарства приказал мне раздобыть, если только представится случай, Око Дракона, и я его раздобыл. А теперь собираюсь доставить его в Санкрист, как мне и было приказано. Ты не имеешь права мне мешать.
– В самом деле? – глаза Беседующего гневно блеснули. – Мой сын Гилтанас доставил его в эту страну, которую мы, изгнанники Квалинести, объявили своей новой родиной. Око по праву принадлежит нам!
– Я никогда не говорил этого, отец, – возразил Гилтанас, густо покраснев под взглядами спутников. – Я на него не претендовал. Оно принадлежит нам всем…
Портиос смерил младшего брата свирепым взглядом, и Гилтанас запнулся на полуслове и смолк.
– Уж если кому и предъявлять на него права, то разве Лоране, – взял слово Флинт Огненный Горн. Недобрые взгляды эльфов его ничуть не смущали. – Ведь это именно она убила Феал-хаса – волшебника и, между прочим, эльфа!
– Но если Око принадлежит ей, – проговорил Беседующий голосом, шедшим, казалось, из глубины минувших веков, – это опять-таки значит, что оно по праву мое. Ибо она еще не достигла совершеннолетия, а стало быть, я, как отец, распоряжаюсь всем ее имуществом. Таков эльфийский закон, да и гномский, если память мне не изменяет.
Флинт, багровея, раскрыл рот для ответа, но Тассельхоф опередил его.
– Ну и порядки у вас! – заявил кендер, благополучно пропустивший мимо ушей зловещий подтекст разговора. – А вот по нашему кендерскому закону – если только вообще есть на свете такая штука, как кендерские законы, – все владеют… как бы это выразиться… всем сообща!
Он говорил чистую правду: кендеры одинаково легкомысленно относились и к чужой собственности, и к своей. Ни один предмет не задерживался в кендерском доме надолго, если только его не приколачивали к полу гвоздями. В ином случае он рано или поздно привлекал внимание заглянувшего соседа, и тот нечаянным образом прихватывал его с собой. Одним словом, вещь, прожившая в доме более трех недель, считалась семейной реликвией.
Некоторое время все молчали. Флинт лягнул Таса ногой под столом, и оскорбленный кендер надулся. Правда, он довольно скоро утешился, обнаружив, что его сосед по столу, знатный эльф, куда-то отлучился и позабыл на скамье свой кошелек. Кендер тотчас же занялся изучением содержимого кошелька и не отрывался от этого интереснейшего занятия до самого конца пира. Флинт же, при обычных обстоятельствах не спускавший с него глаз, утратил бдительность. Он-то хорошо понимал, что дело пахло бедой. Он видел, что Дерек был в ярости – лишь строгий кодекс приличия удерживал рыцаря за столом. Лорана тоже молчала, но и к еде более не прикасалась, лишь рассеянно ковыряла вилкой тонкую узорчатую скатерть. Она была очень бледна – Флинт заметил это, даже несмотря на загар, покрывавший ее щеки. Гном. Он легонько толкнул локтем Стурма.